Укрощение строптивого атома
все статьи
27 марта 2013
Облучены, обречены
И умирали, зная это,
Но перед совестью в ответе
Закрыли наготу страны...
Обречены-облучены,
Какими вы по счёту были
На совести своей страны?!
Мы помним. Многие забыли.
Мы помним — мы обречены.
Владимир Шовкошитный,
поэт, ликвидатор
Начальнику цеха связи градообразующего предприятия города Шевченко (ныне Актау, Казахстан) позвонил руководитель отдела кадров: «Один из связистов, готовившийся в командировку в Чернобыль, не прошел медкомиссию». Срочно нужна была замена. Обстоятельства в тот день складывались так, что выбор пал на меня. Ранним утром следующего дня с медкартой в руках и в сопровождении медсестры (для ускорения) я прошел специалистов. В два часа был подписан приказ о моей командировке в Чернобыль, в три я получил командировочное удостоверение, деньги, билет на самолет, в четыре часа заключение медиков и началась моя чернобыльская эпопея.
Утром
Что такое УС-605? В мае 1986 года Политбюро ЦК КПСС поручило Министерству Среднего машиностроения консервацию разрушенного блока. Ефим Павлович Славский — министр Средмаша распорядился создать управление строительства по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС № 605. Таково его полное наименование. А сокращенно — УС-605. Следующий день проходил в хлопотах, что свойственны первому дню всех командированных: получение спецодежды, прохождение инструктажа по ТБ, оформление в отделе кадров. Отличие было в том, что прошел инструктаж по радиационной безопасности. Был оформлен пропуск в тридцатикилометровую зону, получено назначение на должность — это уже в Чернобыле, на следующий день.
Е. П. Славский, В. А. Курносов, И. А. Дудоров. Чернобыль, 1986 г.
На автовокзале, где находилась контора УС-605, меня окликнул до чертиков знакомый голос: «Комиссар!». Оглянулся — Поляков! Виталий Иванович! Мы вместе работали на одном предприятии, где я лет десять был секретарем первичной партийной организации. «Комиссар» — так меня звали только там. Сейчас многие пытаются забыть такие факты, не вспоминать. Но ведь это была наша жизнь, от нее не откажешься. Мы с Поляковым обнялись, как братья. Обстановка ли начинала сказываться, давить мрачной напряженностью, словно что-то нависало, как туча. Поэтому каждый встреченный знакомый был как родственник, близок и дорог. С ним к тебе возвращается ощущение стабильности, можно поговорить, вспомнить общих знакомых, заполнить вакуум. Появится знакомый человек — и ты можешь надеяться на его поддержку, можешь опереться на него, своим, начавшим было падать духом.
Но это был не последний сюрприз. Поляков провел меня в вагончик политотдела, где я увидел... «Будулая»! Валицкий Николай Николаевич, что работал в Актау на нашем предприятии и имел полное сходство с киногероем благодаря бороде и усам. Прозвище «Будулай» прочно прилипло к Николаю. Мы обнялись, обменялись парой фраз, но подали автобус и я отправился в Управление Энергоснабжения (УЭС) куда я был направлен работать мастером участка связи. Но приняли меня на должность прораба. Дело в том, что руководителем участка связи в первой смене был наш земляк Ратушный Владимир Иванович. Это он вместе с другими руководителями выбирал место для размещения УЭС. Это он быстро разобрался в хозяйстве связи, оперативно наладил связь в Чернобыле, вокруг четвертого блока. Его высоко ценили на стройке за опыт работы, умение работать с людьми.
Встреча друзей в Чернобыле. Слева направо: В. В. Ефименко и Н. Н. Валицкий
Поэтому, узнав, что я прибыл из Шевченко, меня спросили: «Ратушного знаешь?». «Владимира Ивановича?» — спросил я в ответ. Этого было достаточно. Главный инженер УЭС сразу ввел меня в курс моих обязанностей. Рабочий день в Чернобыле, кроме смен, начинался в девять утра, а заканчивался в шесть вечера. На дорогу от Тетерева до Чернобыля уходило два часа, поэтому вставать приходилось в шесть утра. Нам, «тупиковым», приходилось выходить еще раньше — в пять, надо было еще добраться до столовой «Голубых озер», а это по шоссе три с лишним километра. Но ликвидаторы вскоре нашли более короткую дорожку — через лес. Почти вдвое короче. Но вскоре, как положено по осени, стало быстро темнеть. Заблудиться в лесу Полесья — проще простого. Только ликвидаторы — народ не шибко простой: ходя по сумеречному лесу, стал замечать, что на ветках развешаны то респиратор-лепесток, то кусок белой материи. «Маячки» развешивали те, кто похитрее.
На работу и обратно возили автобусом. Эти два часа, как правило, все спали. Будить «вручную» никого не приходилось: на мосту, что находился за три-четыре километра до базового лагеря, были две выбоины. И характерный двойной толчок будил всех. На этом месте и мертвый бы проснулся! Не забуду свою первую дорогу к разрушенному четвертому блоку, на третий день пребывания в Чернобыле. Мы с Виктором Васильевичем Николаем (Николай — это фамилия), начальником участка связи, выехали из расположения УЭС в сторону четвертого блока. Проехали село Копачи. В противоположной от него стороне потянулась по бетонке в сторону станции спецтехника из УМИАТа. Подъехали к пункту «перегрузки». Уникальное сооружение. Стоит о нем рассказать подробно. Для закрытия развороченного реактора предполагалось построить сооружение, которое назвали «Укрытие». Главная его часть — стена, что двенадцатиметровыми уступами должна была подняться на шестидесятиметровую высоту. Бетона для ее возведения понадобилось бы столько, сколько хватило бы на строительство средней ГЭС. Были смонтированы и запущены три бетонных завода, с них на автомашинах и поступал бетон.
Слева направо: В. Поляков, В. Николай, В. Ефименко. Чернобыль, 1986 г.
А чтобы радиоактивная «грязь» не растаскивалась по всему маршруту и по Чернобылю — родилось это сооружение. МАЗы и КРАЗы заезжали на специально построенную эстакаду и сгружали бетон в бункера, откуда он перегружался в подъезжавшие снизу бетоновозы — миксеры, которые везли его на станцию. Таким образом, миксеры крутились на коротком плече между станцией и «перегрузкой», не вынося «сор из избы». Напротив «перегрузки» находился пункт «пересадка». Здесь ликвидаторы пересаживались из «чистых» автобусов в «грязные». Два этих пункта стали разделяющими Чернобыль на «чистую» и «грязну» зоны.
Проехали «перегрузку». Чуть дальше, слева, въезд в Припять, а за поворотом направо, через два километра показалась станция. Перед станцией почти прямой отрезок дороги опять стал плавно поворачивать вправо. Проезжаем мимо хранилища отходов ядерного топлива (ХОЯТ) и хранилища жидких топливных отходов (ХЖТО). Глаза жадно впитывают ошеломляющую панораму. Огромный серо — желто — черный развал четвертого блока, разбросанные металлоконструкции, свисают рваные куски перфорированного свинца, видны графитовая кладка и тепловыделяющие сборки (ТВС). Вокруг блока стоят краны «Демаг». Один, со стороны будущей контрфорсной стены, поражает своими размерами. Стрела взметнулась на высоту свыше семидесяти метров. Кран на гусеничном ходу, гусеница — выше человеческого роста. Противовес — на колесном ходу, на него нагружены чугунные и свинцовые слитки общим весом 1200 тонн. Грузоподъемность его — 600 тонн. На нем — своя метеостанция, которая могла ограничить действия оператора — крановщика при порывах ветра, превышающих норму. Три таких крана были ранее закуплены в Западной Германии. Один забрали у нефтяников в Баку, а два — с Ленинградской АЭС. Отличная техника!
....Объезжаем ХЖТО, останавливаемся у входа. У входа лежат веники, ветошь, течет вода из шланга. Обмываем обувь, проверяемся у дозиметриста, с его молчаливого согласия шагаем за порог здания. Помещение, отведенное связистам, находилось на втором этаже. Ступени лестницы, пол в помещениях устлан толстым пластиком. С одной стороны солдаты покрывают из распылителя пол специальным аэрозолем, с другой снимают образовавшуюся пленку, удаляя, таким образом, радиоактивную пыль. Помещение — три небольшие комнатки. В одной —дежурная смена, шесть человек, в другой — коммутатор и учрежденческая АТС, в третьей — кладовая (провод, кабель).
Дежурный мастер докладывает, что обстановка в общем спокойная, во втором районе порвали «полевик», но ребята справились быстро. Еще никто из дежурных электромонтеров не получил за дежурство дозу, превышающую норму, т. е. не «сгорел». На лестничных клетках, в транспортном переходе из ХЖТО на третий — четвертый блоки, на блоке дозиметристы измеряли радиационный фон, и результат писали мелом тут же на стене: 5,2; 3,0; 1,5; 1,0. Причем, верным был последний, не зачеркнутый результат.
Об этих ребятах хочу сказать особо. Дозиметристы, «дозики», по-нашему, шли всегда впереди. Эти ребята первыми узнавали дозу облучения в конкретном месте и, естественно, первыми получали эти, порой немалые, дозы. Это были разведчики. И только после их разведки руководители получали данные по излучению и определяли, исходя из этого, время работы в конкретном месте. Через двадцать семь лет хочу Вам передать низкий поклон и признательность за Ваш труд. Здоровья Вам, здоровья и терпения!
...И пошли — полетели будни. Забот хватало по горло. Участок связи обеспечивал телефонной и радиосвязью разрушенный четвертый блок, сам Чернобыль, базовый лагерь «Голубые озера», базу материально — технического снабжения на станции Тетерев. Вскоре прораб Н. Бабичев запустил брошенную координатную телефонную станцию около села Копачи и немного разгрузил АТС в Чернобыле.
Немного о структуре стройки. Если в обычной стройке были прорабства и участки, то в УС- 605 — районы. Всего их было 12.
Реактор периодически давал выбросы. Бор, песок, доломит, насыпанные сверху вертолетами, от высокой температуры плавились и образовывали пленку стекла. Под воздействием газов стеклянная пленка раздувалась в виде пузыря. Пузырь лопался, и радиоактивные газы вырывались наружу. Через некоторое время все повторялось: пленка, пузырь, газы. В эти дни в столовых на промплощадке появлялись бутерброды с черной икрой и красная рыба. Было ли это случайным совпадением? Не знаю.
Было ли страшно в Чернобыле? Наверное, нет. Было постоянное напряжение, максимальная собранность, т. к. опасность не была ни видна, ни ощутима, ни осязаема. Она проявлялась косвенно: если за дежурство получал больше двух рентген, то нападала сонливость, апатия. Хотелось спать, спать... Такое состояние длилось сутки — двое, пока организм не справлялся с облучением. Сильный радиационный фон проявлялся металлическим привкусом во рту, сильно садились голосовые связки, до полной потери голоса. Не помогал даже экстракт эвкалипта в аэрозольной упаковке.
В сентябре жителям Чернобыля разрешили забирать вещи из домов, естественно те, что не «звенели», что прошли дозиметрический контроль. Я увидел то, о чем писали в книгах о войне, о чем снимали фильмы, рассказывала мать. Машины, лица плачущих старух, съежившиеся деды. Беда, как эхо войны. Как война. Есть только жертвы. Заболевали люди, скот, досталось даже великолепной природе Полесья. Хвоя в районе выброса пожелтела. Это место так и называли — «Рыжий лес». До поздней осени листья на березах в районе выброса были неестественно зелеными. Ветер в октябре так и срывал их — зелеными.
Каскадная стена росла на глазах. Для подачи бетона на каждый каскад применялись западногерманские бетононасосы «Швинг» и «Путсмайстер». Бетон(!!!) подавался по их раздвижным трубам — «хоботам» на высоту до сорока метров. Если бетоновоз — миксер, по каким либо причинам опаздывал и в бункере «Швинга» не оставалось бетона, то вся система промывалась водой — до новой порции бетона. В освинцованной для защиты от радиации будке, что стояла рядом с каждым «Швингом» и «Путсмайстером», где укрывался оператор, было, как правило, тройное дублирование связи: стационарная радиостанция, носимая — у оператора и, где возможно, телефон. Поэтому мы и получили задание: установить телефон у «Швинга», находившегося со стороны будущей контрфорсной стены. Кабельные сети на четвертом блоке были полностью разрушены, а на третьем — частично повреждены. Так что «свободную пару», как говорят связисты, и номер я нашел недалеко от пульта управления третьим блоком. Но как выйти к контрфорсной стене? Дали мне прораба, который знал кратчайшую дорогу, и мы пошли прокладывать трассу для «полевика».
Когда прошли, по словам прораба, треть пути — погасло освещение. «Спички есть? — спросил он. — Есть». И пошли на ощупь. Изредка вспыхивала в руках прораба спичка и гасла. Шли долго. Поднимались и опускались по лестницам с пожарными рукавами. По голосу прораба я понял, что и он потерял надежду выбраться отсюда. Вдруг впереди появился просвет. Мы ускорили шаг и выскочили в просторное помещение, в стене которого был пробит проем наружу. Как раз напротив контрфорсной стены, а в коробке осталось две спички... Ощущение было крайне неприятное — я невольно поежился. На другой день с прорабом и двумя монтерами мы в короткий срок протянули линию и установили телефон в будку у «Швинга».
Каскадная стена почти достигла своей проектной отметки. Необходимо было перекрыть реактор так называемым «самолетом» — рамой, на которую будут уложены трубы, нашпигованные датчиками и приборами. Три точки опоры были практически готовы. А вот четвертая? Она находилась в завале. Для обследования места установки четвертой точки был изготовлен «батискаф» — прямоугольный ящик, размером с кабину пассажирского лифта, но более сложного инженерного решения. Стальной каркас снаружи, изнутри — обшивка из листового свинца. С боков были вмонтированы иллюминаторы из тройного освинцованного стекла.
В завал пошли трое: начальник стройки И. А. Дудоров, инженер диспетчерской службы Н. Н. Валицкий (он пошел с двумя фотоаппаратами) и дозиметрист, чью фамилию я, к сожалению, забыл. Кран «Демаг» плавно поднял «батискаф» с земли на уровень завала, повернул в сторону будущей четвертой точки опоры и медленно опустил его в завал. Вся операция: подъем, спуск, заняла почти два часа. Николай Валицкий по указанию И. Дудорова фотографировал место установки «зуба» для четвертой точки опоры. Сколько рентген отхватила эта троица? Кстати от сильного ионизирующего излучения и пленка, и фотографии были серые. Потом еще не один раз спускали в завал специалистов, рабочих для обследования и выполнения необходимых работ. В шутку их называли «космонавтами».
На следующий день руководство УЭС получило срочное задание: изготовить радиоуправляемую бадью для подачи бетона в нужную точку завала. В пользовании на стройке были носимые семиканальные радиостанции типа «транспорт». Но у прорабов первого, второго, третьего районов была сеть «одноканалок» на частоты отличные от «семиканалок». Поступили так: реквизировали у прорабов все одноканальные радиостанции. Затем одну (на прием) установили на бадью и сделали исполнительный механизм для открывания замка. Вторую «на передачу» отдали корректировщику.
Испытания прошли успешно. Кран «Демаг» подавал бадью в точку четвертой опоры, корректировщик нажимал тангенту радиостанции — бетон или щебенка сыпались в нужное место. Днем все шло нормально. А ночью бадья стала самопроизвольно открываться. Я послал прораба участка связи УЭС Николая Бабичева разобраться. Николай пришел утром злой, бросил на стол еще две «одноканалки»: два прораба, в обход приказа, не сдали их, и ночью(!!!) устраивали переговоры. Естественно — при начале переговоров замок бадьи срабатывал не там и не вовремя. С «болтунами» разобрались. А бадья работала четко, примерно через неделю «зуб» четвертой опоры установили на место.
Иду договариваться с машинистом «Демага» об установке дополнительной антенны на стреле.
21 сентября была предпринята попытка перекрыть реактор. «Самолет» был оторван от земли, но на высоте около семидесяти метров раздался резкий щелчок — порвался трос. Всех подняли на ноги, и через два дня привезли новый трос. Ночью
Затем началось само перекрытие крыши трубами, начиненными датчиками, приборами, вплотную, одна к одной, пока вся горизонтальная плоскость «Самолета» не была перекрыта. Затем пришла очередь устанавливать балку «Мамонт» весом 172 тонны. Монтажники справились с первой попытки. Надо отдать должное ребятам, установившим телекамеры на крыше ХЖТО и на трубе. Они очень помогали при монтаже!
Позже установили легкую кровлю. Прочные стальные Г — образные секции, прозванные ликвидаторами «клюшками», т. к. они по форме и были похожи на хоккейные клюшки. Их устанавливали одну к одной сверху перекрытия. Затем солдаты из химзащиты покрывали специальным составом и краской крышу замурованного четвертого блока. Второго октября состоялся митинг по случаю перекрытия крыши. Были приглашены представители прессы, министерств, ведомств. Митинг открыл легендарный начальник политотдела Виктор Никитович Хапренко, пробывший в Чернобыле с 10 августа по 5 декабря 1986 года. Выступали рабочие, мастера, прорабы, заместители министров, начальники главков. Главная мысль выступавших: ликвидаторы сделали все возможное, даже невозможное, спасли мировое сообщество, предотвратили катастрофу... Родина Вас не забудет!
Как быстро забывается сказанное! «Я вас туда не посылал», — этим закончился Афганистан, этим закончился Чернобыль. Больно становится, когда видишь, как сжимаются кулаки, как подкатывают слезы у этих сорока — пятидесятилетних мужиков, брошенных на амбразуру развороченного четвертого блока, получивших вместо благодарности и внимания — бессердечие и истории болезней на десятки листов. Не нужны они стали ни прежней Родине, ни новым суверенным.
.... Митинг заканчивался. Мы решили «увековечиться» на фотографии. Кто-то из ребят снял со стола президиума, написанный на бумаге размером с хороший транспарант, лозунг: «Задание правительства выполним!» Нас сняли с этим плакатом на фоне каскадной стены фотографы политотдела. Помню, как видя нашу команду, кинулись к нам фотокоры центральных газет — «Такой кадр!» «Улыбнитесь, помашите рукой!». Этот кадр попал во все газеты. .... Из тех тридцати человек, что на снимке, больше половины нет в живых, остальные — инвалиды... «Улыбнитесь, махните рукой»...
Митинг закончился, мы свернули свое хозяйство (микрофоны, усилители), сели в машину и выехали в район дислокации УЭС. Не успели свернуть за угол, как возникло какое — то движение на площадке, послышались крики, что— то случилось в районе четвертого (опять?!) блока. Оглянувшись, мы увидели, как вертолет, орошавший крышу, задел лопастью за трос «Демага». На моих глазах у вертолета отлетели лопасти, обломился хвост. То, что осталось от вертолета — овал фюзеляжа — перевернувшись, упал за четвертый блок, со стороны машзала. Первая «ходка», баки полны топлива. Подоспевшие тут же пожарные сделать ничего не сумели. Остатки корпуса вспыхнули, пламя было настолько сильным, что экипаж спасти не удалось. Зловещий аккорд, ставший зловещей точкой, поставленной в конце торжественного митинга по случаю.....
Трагедия. Столкновение вертолета с краном «Демаг». Экипаж, прибывший незадолго до этого из Афганистана погиб. 2 октября 1986 года.
А напряженная работа продолжалась. Если за май — август была проведена подготовительная работа (она внешне не так видна, но неоценима!), то в сентябре — октябре были выведены четкие контуры «Саркофага» или объекта «Укрытие», как его именовали официально. Усилия прилагались неимоверные, работали без праздников и выходных: надо было как можно скорее закрыть блок. Силы тратились немалые. Как они восполнялись?
В первую очередь питанием. Перед входом в любую столовую, будь она в Тетереве или в тридцатикилометровой зоне, тщательно мыли руки, проверяли тут же, на приборе на наличие «грязи». «Грязь» есть — загорается красная лампочка, чисто — загорается зеленая. В каждой столовой был «зеленый стол» — очищенный чеснок, лук, свекла, морковь, салат, укроп, петрушка, болгарский перец и т. д. Бери, сколько съешь. Если это был завтрак, то на столе стояли два чайника: один с чаем, другой с кофе или какао. Большая тарелка с кашей манной или рисовой. Еще одна тарелка: мясо с гарниром. Если кому-то не хватало — бери добавку. Кормили, как «на убой». Была и красная рыба, и черная икра. Все расходы по питанию — за счет УС-605. А иначе было нельзя.
Был и особый питьевой режим. Вопрос питьевого режима был с самого начала работ поставлен наряду с самыми важными вопросами. Пить хотелось часто и много — лето, затем жаркая осень. В условиях Чернобыля ни один дозиметрист не мог дать гарантию, что проверенная час назад вода в водопроводе все еще «чистая». В Чернобыль на склады стала поступать минеральная вода в огромных количествах. Рано утром специально выделенные люди получали воду и доставляли ее на рабочие места. В основном это были «Бжни», «Набеглави», «Боржоми», местная «Оболонь». Реже «Пепси-кола». Пили из горлышка — так было безопаснее. Ответственные за доставку воды старались как можно меньше брать «Оболонь». Это была местная вода с содержанием сероводорода. Специфический запах ее отталкивал даже в малых количествах. Ох, и доставалось же ответственным, если на складе оказывалась одна такая пахнущая «Оболонь»!
Как-то в конце сентября стройку облетела весть: вечером в «Голубых озерах» выступит Роза Рымбаева! Смотрю на любительский снимок — на фотографию, сделанную на память. Стоит Роза — маленькая, стройная, женственная, в окружении молодых, красивых, тогда еще здоровых ликвидаторов. Все улыбаются, Роза раздает автографы. Хороший был концерт, душой отдохнули.
Эти воспоминания всегда поднимают настроение. Там, в Чернобыле, умели не только хорошо работать, но и радоваться, и шутить. Уж что-что, а разыгрывать ликвидаторы умели! Помню, где-то в середине сентября меня спросили, видел ли я какой «шмон» наводят дозиметристы во время своей работы. Я честно ответил — нет. Тогда мне предложили по пути с работы заехать в здание управления строящихся
Самое сильное впечатление, до потрясения — это работа «биороботов» —солдат из хозяйства генерала Тараканова. Они чистили крышу и трубу между третьим и четвертым блоками. Просторное помещение на
....Рано утром пришла информация: сегодня начнется установка металлоконструкций последнего каскада. Мы приехали на смену и увидели подготовленные к подъему две части последнего
Перед подъемом последнего каскада, на котором мы расписались. Слева направо: В. В. Ефименко, В. И. Поляков.
В октябре «Саркофаг» обрел четкие контуры. Со стороны второго района подвезли неширокие, но очень длинные (сорок пять метров) металлоконструкции контрфорсной стены. При помощи крана «Демаг» их установили под прямым углом к каскадной стене. Смонтированные элементы контрфорсной стены заливались (сверху!) бетоном. Во всех металлоконструкциях каскадной и контрфорсной стен имелись так называемые «окна». По ним визуально можно было определить степень наполненности бетоном: как только бетон перекрывал «окно», то часть его выливалась. Бетон схватывался, а окно оказывалось перекрытым. Так что имелась оперативная визуальная информация об уровне залитого в металлоконструкции бетона.
После всех технологических процедур стало ясно: с инженерной точки зрения «Саркофаг» представлял собой красивое сооружение. Сейчас появилось много критиков и критиканов объекта «Саркофага» или «Укрытия». И стыки на «клюшках» расходятся, и трещины в бетоне появились, и вообще все сделано грубо, тяп-ляп, неправильно. Я ответил бы так, что любое сооружение со временем стареет, его надо поддерживать, ремонтировать, а не кричать. На эту тему можно долго дискутировать. Пусть мои оппоненты ответят мне на два вопроса: «Как можно без присутствия человека, по командам корректировщика, точно, с зазором в несколько миллиметров, поставить громадные металлоконструкции? И где были эти „специалисты“ в восемьдесят шестом году?» Просто обидно за тех ребят, что ценой своего здоровья и жизни прикрыли мир от радиационной беды, а циники называют их бракоделами.
Отъезд Н. Н. Валицкого из «зоны» Слева направо: В. Ефименко, Н. Валицкий, Н. Бабичев. Чернобыль, 1986 г.
....Радиостанции «Транспорт» работали в экстремальных условиях и, естественно, ломались. Для их ремонта требовались запчасти. Где их брать? УС — 605 договорилось с Укррадио и Минбыта Украины о получении запчастей со складов в Киеве. Рано утром следующего дня я получил генеральную доверенность, перечень запасных частей и на самосвале ЗИЛ-130 (другого не подвернулось) выехал в Киев. Водитель довез меня до складов Укррадио. Встречен я был приветливо и доброжелательно. Часа за три я набрал два полиэтиленовых мешка запчастей, потом оформляли документы, выписывали накладные и т. д. Меня с моим грузом подвезли к станции метро на Крещатик, в район «Детского мира». Ехать пришлось стоя — был «час пик», вагон был переполнен. Я целый день провел на ногах, сильно устал. Но когда увидел свободное место, то очень удивился. Когда же сел, то удивлению не было границ. Вокруг меня было свободно, хотя вагон был по-прежнему переполнен. До меня дошло, что не имеющие достоверной информации, киевляне боялись даже находиться рядом с человеком «оттуда». А вдруг он излучает?
А теперь хочу вспомнить людей, с которыми я работал на участке связи.
Виктор Васильевич Николай (это фамилия) — начальник участка. Сказать о нем, что он умный, внимательный, исполнительный руководитель, профессионал своего дела, умеющий работать с людьми, умеющий спросить, порой даже жестко, — ничего не сказать. Это был полпред Володи Ратушного.
Миша Малкин — бригадир, 33 года, добродушный увалень двухметрового роста. Профессионал, который мог выполнить любую работу в экстремальных условиях. Сибиряк, широкая улыбка которого могла успокоить любого.
Шнякин Витя из Фрунзе, прораб, спокойный, умный технарь.
Гена Филонов из Томска-7, неприметный, но ему можно было поручить любую работу.
Зеленый Сергей из Навои, прораб, связист от бога! Природный ум и смекалка позволяли решать порой нерешаемые задачи.
А вот Вите Кистнеру и Зинатуллину Мише можно было поручить любую нудную нашу работу и она выполнялась хорошо и быстро. Это были ребята из Чкаловска.
Бабичев Николай из Шевченко — прораб, специалист по радиостанциям и координаткам. Его хобби — решение нестандартных задач.
И еще лейтенант Володенька (фамилию к сожалению, забыл), прикомандированный к участку. Всегда с улыбкой на лице. Если с утра увидишь Володеньку — день пройдет удачно. Это был наш талисман.
Конечно, это далеко не все. Но эти имена всплыли в памяти первыми.
Фото на память о работе в Чернобыле. Слева направо, стоят:
Накануне седьмого ноября политотдел обязал нас обеспечить трансляцию парада с Красной площади. Мы установили «колокола» на крыше здания ХЖТО так, чтобы было слышно на всей стройплощадке четвертого блока. Праздничное настроение с утра седьмого ноября было задано в столовой. Нам, неискушенным в трапезе, был преподнесен поварами роскошный завтрак. По приезде в Чернобыль начальник УЭС собрал и поздравил всех, кто выезжал на блок, и мы сфотографировались на память. Когда подъезжали к станции, услышали праздничные марши — дежурная смена уже включила трансляцию с Красной площади. А у нас начался обычный рабочий день...
7 ноября 1986 года. УЭС перед выездом на смену в Чернобыле.
7 ноября 1986 года. Руководящий состав УЭС перед выездом на смену.
Моя командировка заканчивалась. Восьмого ноября я дежурил последнюю смену, девятого — сдавал дела прорабу Николаю Бабичеву, который сменил меня на посту главного инженера. Десятого, поздно вечером, я вылетел из Борисполя в Минводы, а утром — на Шевченко-Актау. В аэропорту меня встретили родные. На следующее утро я встал, умылся. Жена позвала завтракать. Я зашел в ванную и начал тщательно мыть руки. Жена заглянула в ванную: «Постой, ты же только что умывался!» Я рассмеялся. Мыть руки перед едой настолько вошло в привычку за два месяца, что и дома я это сделал чисто автоматически, как и долго не мог отвыкнуть потом от вредной привычки — пить минералку из горлышка.
В. В. Ефименко. Через два дня после возвращения из Чернобыля.
26 апреля и 30 ноября ликвидаторы поднимают стопки за столом. Первую — за помин души тех, кого уж нет с нами. Вторую — за здоровье всех оставшихся в живых, кто, несмотря на невзгоды и обиды, продолжает свой путь по земле.
Встреча друзей после долгой разлуки. Слева направо: В. Пальцев, Н. Н. Валицкий, В. В. Ефименко. Январь 2011 года.
Постскриптум: после окончания командировки в Чернобыль мне «доброжелатели» задавали одни и те же вопросы: «Что ты там забыл? Куда ты полез? Чего ты достиг?» Я отвечал и отвечаю так: "Я видел разных людей — генералов и рядовых, инженеров и поварих, монтажников и сестер милосердия объединенных одной целью. Все они вместе и каждый в отдельности старались внести свою лепту в общую цель — скорейшее закрытие реактора! Никогда больше, как в Чернобыле, я не видел, чтобы так быстро и оперативно решались любые вопросы и проблемы! Я видел лучшие проявления человеческой души! А над всем этим был наш друг и учитель, наш ангел-хранитель, легендарный министр Минсредмаша Ефим Павлович Славский.
Виктор Ефименко,
ликвидатор 86 —го года, инвалид
х. Перевальный, Ставропольский край.